В жаркий полдень я писал этюд на краю ржаного поля.
Уже не раз мой холст уносило ветром, и этюдник переворачивался, вываливая на него краски и палитру. С досадой я водружал все на место, чистил работу и продолжал писать.
Ветер усиливался, облака постепенно заполняли небо, по платиновой глади поля пролетали лиловые тени, и дальний лес в легкой голубой дымке вдруг на несколько секунд мрачнел, набухал синевой и вновь освещался.
Мне хотелось передать и палящее солнце, и эти холодные освежающие взмахи, и особый оттенок колосьев, и пространство освещенного воздуха. Сочные зеленые бурьяны на переднем плане делали дали легкими, розоватыми. Среди голубых вспышек цикория, потоков полевого вьюнка и метелок полыни возвышалось несколько темных кустов цветущего репейника. Один из них я поместил в центр пейзажа, пытаясь уловить его чудный силуэт и тон колючих буровато-фиолетовых соцветий.
Настроение было поганое.
Весь наш пленэр с его дармовыми обедами в сельской столовой и бесплатным проездом в автобусе, в окружении порушенного хозяйства, заросших кустами коровников и пепелищ казался мне если не пляской на костях, то, по крайней мере, чем-то неуместным.
Я писал и думал о том, что художник, по сути дела, похож на этот репейник. Он так же стоит на краю людского поля, и глядит на него со стороны, не похожий на него, не понятый им сорняк, а дружные колосья, волнуемые ветрами, недоумевают, вероятно, зачем он здесь растет, такой странный и бесполезный уродец, недостойный ни соков этой земли, ни тепла этого солнца.
Сзади послышались шаги.
Подошел крестьянин и, пару секунд постояв, сказал:
— Репей-то как красив! А я хотел срубить его.
Я смутился: — Да уж пока не рубите.
Он усмехнулся и пошел дальше к своему дому, стоявшему неподалеку. Я понял, что это у него под навесом над трактором я вчера пережидал дождь.
Большое облако накрывало поле своей тенью до самого горизонта. Надо было собираться.
И я подумал, что если хотя бы один человек, посмотрев на мир твоими глазами, увидел, как он красив, значит, потрудился ты не зря. Простодушен или ироничен был тот комментарий — не так уж и важно. Думаю, что, даже придя к репейнику с топором, этот человек вспомнит о моем неказистом этюде, и, усмехнувшись, подумает: вот ведь чудак, в чем красоту увидал. А может, она и вправду есть, красота?..