К рассказу "Зарплата" из сборника "Всяко бывает".
В Ш-м леспромхозе снова не дали зарплату. Полгода уже не давали, объясняли то долгами потребителей, то блокировкой счета, то покупкой новых станков, то еще чем...И не давали, просили потерпеть. Одно время начальство предлагало заплатить необрезной доской, но по таким ценам… да и кому она нужна в этом краю, где леса море, а лесников - раз-два и обчелся – иди, вали приглянувшуюся лесину, и пили этой доски сколько хочешь, благо пил у каждого в хозяйстве на все вкусы: от цепной до циркулярной. А сейчас, чего-то и предлагать перестали.
Распиловщик Григорий Савелов стоял у закрытого окошечка кассы, на котором было криво налеплено коротенькое объявление «Денег не будет» и не знал что делать. Домой идти не хотелось. Он уже не мог терпеть взгляды жены, полные немого упрека и жалости к мужу, такому терпеливому и работящему, но совершенно не умеющему требовать, отстаивать свои права. Так бабы иногда смотрят глазами, полными жалости, на скотину, молчаливо-безропотную и беззащитную перед тягостями хомута или весенней бескормицы. Смотрят, а помочь не могут.
Гриша видел как тяжко его жене, которая с утра до ночи пропадает на ферме, чтобы хоть как-то свести концы с концами, видел, как ребятишки молча и сосредоточенно, словно маленькие старички, завтракают по утрам хлебом и несладким чаем, и в магазине отводят глаза от прилавка с колбасой и конфетами, он все видел, но ничего сделать не мог…
Сзади кто-то подошел, прочитал объявление и выразился, коротко и зло. А Гришка и выразиться уже не мог: перегорело уже в нем возмущение несправедливостью мироздания, отмерло желание идти куда-то и требовать свои кровно заработанные деньги. Да и бесполезно: пробовали, бастовали, ходили в контору. Давали им в качестве авансов какие-то жалкие копейки – дня не прожить на них, а потом все продолжалось по-старому. По расчетам Гришки, с условием того, что он не отказывался выходить на работу по выходным, леспромхоз был должен ему, как минимум, старые Жигули, или четыре новых холодильника Индезит из недорогих, или 12 китайских бензопил, или пару коров – в общем много были должны.
Постояв перед окошком минуты три, Гришка, как во сне, развернулся и направился снова на рабочее место: а куда еще, если не домой? Шел и думал, что надо бы увольняться отсюда, искать место, где платят, хоть и мало, но регулярно. Да только куда пойдешь: в районе все стоит, ничего не работает – один леспромхоз еще кое-как телепается, пытается что-то делать, что-то кому-то отгружает… Да и что еще он умеет в этой жизни, а везде в районе безработица, лютая повальная безработица!
По пути в Цех распила его догнал трелевщик Николай:
- Ну, что братан, снова нас кинули?
- Кинули, - безразлично подтвердил Григорий.
- А кинут еще больше: я слышал от Нинки, которая секретаршей у директора, что леспромхоз хотят объявить банкротом, так что, Гришенька, о своей зарплате можешь забыть, как и о своей работе: завтра будут увольнять якобы по собственному желанию, чтобы по сокращению не платить… Мать их…
Гришка охнул. Обрубали последнюю, слабую надежду, что все-таки денег дадут, когда-нибудь, хоть сколько-нибудь. Сердце в груди дернулось и забилось неровно, с перебоями. Он дошел до своей родной пилорамы, сел рядом с ней, положив руки на стол подачи бревна, и вдруг на него навалилась такая черная тоска, такая безнадега, что положил он голову на руки, уставился взглядом в одну точку, да так и замер.
Утром следующего дня нашли Гришу повесившимся в вонючем леспромхозовском туалете. Домой он так и не пошел, выходит.