— Подморозило сегодня. — Михалыч поерзал, поудобнее устраиваясь на телеге, откинулся спиной на молочные фляги, которые бабы уже успели загрузить, и прикурил новую беломорину. — А все ж, затяжная зима в этом годе. Вот вроде оттепель была, потекло все… А гляди — опять прихватило.
Михалыч ритмично выдувал табачный дым в бороду и смотрел на серое небо: — Пф-ф-ф! Снег пойдет: вон, уже ветер поднялся. Ну да ничего, этот рейс последний. Пф-ф-ф. Щас бабы догрузят, свезу молоко на завод, и домой, в тепло. Пф-ф-ф. Бутылочку я уже оформил, хлеб дома есть, баба щей наварила, сальца с чесночком порежу — красота будет! Пф-ф-ф.
Петр Михайлович Смолянинов, семидесяти двух лет от роду, русский, переселенец из Северного Казахстана, бывший механизатор, бывший парторг низового звена, бывший председатель бывшего колхоза, уже двенадцать лет, как работал на ферме гужевым возчиком и очень был доволен своей судьбой. Жизнь свою он проскочил как на курьерской тройке, ничего толком не разглядев и не попробовав: второпях женился, второпях нарожал детей, пару раз, по-быстрому, съездил по путевке на Юг, и в начале девяностых перебрался в Подмосковье — - вот и все жизненные события. А в промежутках между этими вехами был сначала труд хлебороба, а после нескончаемые понукания начальства, вечный страх провалить посевную-уборочную-сдаточную, собрания, поездки с отчетами в район, решение проблем с добычей запчастей для техники и красок для школы, с вечно пьяными механизаторами и молодежью, которая оголтело рвалась в город, с разделом земель бывшего колхоза и склоками, которые были с этим связаны, и так далее, и так далее. Нет, не нравилась Михалычу его жизнь. Не нравилась до тех пор, пока он, по выходу на пенсию, не устроился возить молоко с фермы на молокозавод. Здесь-то он и ощутил всю прелесть неторопливого бытия, когда остается время посмотреть по сторонам на окружающий мир и неспешно поговорить со своим постоянным и единственным собеседником — старым мерином Рассветом. За двенадцать лет человек и конь так привязались друг к другу, что после выходных, утром в понедельник, Михалыч прямо летел в конюшню, а Рассвет, уже издалека почуяв Михалыча, начинал ржать и проситься из стойла. Дед и мерин понимали друг друга лучше, чем муж и жена: Михалыч и вожжи в руки практически не брал, бывалоча скажет: — Расик, на ферму. — И мерин добросовестно топает на ферму. — Расик, быстрее. — И Расик прибавляет, сколько старые силы позволяют. Вот и сейчас, Рассвет, который в ожидании окончания погрузки спал стоя, только и сделал, что поерзал спиной под седелкой, а Михалыч понял, что конь остыл, и по-стариковски начал мерзнуть. Дед неторопливо слез на землю, стащил с телеги тулуп сторожа, который в поездках обыкновенно подстилал под себя, и молча накинул эту импровизированную попону на мерина. Постоял, прикидывая, стоит ли застегнуть воротник тулупа на шее Расика, но понял, что хомут помешает, и оставил эту затею. Рассвет угрелся под «попоной» и захрапел во сне.
— Михалыч! Черт старый, помог бы хоть грузить — тяжело ведь, смотри сколько сегодня фляг! — Доярка Надька Голубева, раскрасневшаяся, с вылезшими из-под платка прядями волос, зло кричала и грузила очередную флягу на телегу.
— Ты чо, Надь! Куда мне помогать. Я себя-то с трудом ношу. Ничо, справитесь сами. — Михалыч забрался обратно на телегу, натянул посильнее ушанку на голову и сунул руки в рукава своего тулупа. — Эка, как задувать начинает! Девки, давайте быстрее, сейчас крупа полетит.
«Девки» за словом в карман не полезли и ответили Михалычу чистейшим русским матом, незамутненным никакими городскими нововведениями. Из «ответной речи» доярок дед узнал о себе такое, чего, наверное, не ведала и его жена, прожив с ним сорок пять лет в браке.
— Что, Михалыч, все с девками воюешь? — К телеге подошел сторож Николай, ровестник Михалыча, мужичишка лядащий и хитрый. — Вот ужо оне всю твою гнилую сучность раскроют перед народом! Дай-ка папироску, Михалыч!
— Когда же ты, Коля, свои-то иметь будешь? — Спросил Петр Михалыч. — Уж коли куришь, так покупай!
— Так я же не взатяг… — Отшутился Николай, давая прикурить и Михалычу. — Я так, с тобой только…
— Пензию получил? — спросил Николай, увидев торчащее из кармана горлышко бутылки.
Михалыч с опаской посмотрел на сторожа и подумал: — Как бы тот на хвоста не сел — этот прохиндей может. — Он уже, было открыл рот для острого, не оставляющего надежд ответа, но в этот момент последняя фляга грохнула о платформу телеги, и Надька дала команду: — Все Михалыч, езжай…
Не сняв с коня тулупа и не подобрав вожжей, Петр Михалыч что есть мочи крикнул: — Расик, гони!