Мемуары Зотова (СПб ополчение):
"Латники наконец совсем окружили нас, и командующий ими кричал нам, чтоб мы сдались. Я объявил это моим солдатам, но большая часть отвечала мне: «Не отдадимся басурману живыми в руки. Авось бог поможет — и наши подойдут на выручку». Я закричал мой отказ, последние патроны наскоро были истрачены. Тут латники врубились в нас, и началась резня. О спасении нельзя было и подумать; всякий только продавал свою жизнь как можно дороже и падал очень доволен, если успевал всадить штык свой в бок хоть одному латнику. Я думаю, что около получаса продолжалась эта забава; кучка моя ежеминутно редела, и скоро я остался один, прислонясь к кирпичному брустверу. Несколько раз кричал мне неприятельский офицер, чтоб я сдавался, но я отвечал ему одними ругательствами. Наконец добрались и до меня. Тут не много было труда. С первых двух ударов палашами по голове я, однако, не упал, а невинной своей шпагой оборонялся и помню, что одного ранил по ляжке, а другого ткнул острием в бок; не знаю, кто из них наградил меня за это пистолетным выстрелом, потом другим, но один вскользь попал мне в шею, а другой — в ногу. Тут я упал, и тогда-то удары и ругательства посыпались на меня как дождь. На мне был сюртук, мундир и фуфайка, а сверх всего еще ранец. Все это было изрублено как в шинкованную капусту, и изо всех ударов только два еще по голове были сильны, один в руку самый незначащий, и один с лошади ткнул меня в спину острием палаша. Все прочие удары даже не пробили моей одежды. Полагая меня совершенно изрубленным, оставили они нас наконец. Услыша, что они уехали, я открыл глаза. Из головы моей текла кровь ручьями и производила по мне какую-то приятную теплоту. Инстинкт самосохранения внушил мне мысль: остановить бегущую кровь. Собрав все силы, развязал я свой шарф (а он был нитяной!), туго обвертел им голову и прилег на кирпич, предавая жребий мой всевышнему. От потери ли крови я ослабел или от усталости всего этого дня, но я почувствовал, что сон меня клонит. Я закрыл глаза и уснул".