Куприн. "Белый пудель".
Сергея, бывшего здесь впервые. Магнолии,
с их твёрдыми
и блестящими, точно лакированными листьями
и белы
-
ми,
с большую тарелку величиной, цветами; беседки,
сплошь затканные виноградом, свесившим вниз тяжёлые
гроздья; огромные многовековые платаны
с их светлой
корой
и могучими кронами; табачные плантации, ручьи
и водопады,
и повсюду
— на клумбах, на изгородях, на
стенах дач
— яркие, великолепные душистые розы,
— всё
это не переставало поражать своей живой цветущей
прелестью наивную душу мальчика. Он высказывал свои
восторги вслух, ежеминутно теребя старика за рукав. — Дедушка Лодыжкин, а дедушка, глянь-ко-сь, в фон
-
тане-то
— золотые рыбы!.. Ей-богу, дедушка, золотые,
умереть мне на месте!
— кричал мальчик, прижимаясь
лицом
к решётке, огораживающей сад
с большим бас
-
сейном посредине.
— Дедушка,
а персики! Вона сколько!
На одном дереве! — Иди-иди, дурашка, чего рот разинул!
— подтал
-
кивал его шутливо старик.
— Погоди, вот дойдём мы
до города Новороссийского и, значит, опять подадимся
на юг. Там действительно места,
— есть на что посмо
-
треть. ­Сейчас, примерно сказать, пойдут тебе Сочи, Ад
-
лер, Туапсе,
а там, братец ты мой, Сухум, Батум… Глаза
раскосишь глядемши… Скажем, примерно
— пальма.
Удивление! Ствол
у неё мохнатый, на манер войлока,
а каждый лист такой большой, что нам
с тобой обоим
укрыться впору.