ВНУЧКА ХОЗЯЙКИ

Из рассказиков, написанных за последние пять лет, попробовал склеить автобиографическую сказку о юном иллюстраторе.   12 +

 

1.

В тишине майского утра 1980 года я уселся у раскрытого окна с библиотечной книгой, пахнувшей трухлявыми лесными пнями, которые в моём воображении всегда представлялись рыцарскими замками для маленьких человечков. Мама принесла кружку молока.

Внизу послышался плеск воды об асфальт. Глянул вниз. Поймал гневный взгляд тётеньки, облитой водой.

- Нахал! Сейчас милицию вызову! – Погрозила мне кулаком.

- Это не я! В моей кружке молоко! – Хотел показать и чуть не вылил.

Тут вмешалась мама из кухонного окна.

- Мой ребёнок пьёт молоко! Что так некультурно орать?

Женщина, поразмыслив, признала ошибку. С несчастным видом кинула взгляд на другие окна и ушла.

Вадька, гад! Одноклассник, живущий выше этажом. Его рук дело!

 

2.

Горнист пионерского лагеря «Чайка» просигналил: «Спать, спать. По палатам. Пионерам и вожатым. Спать, спать, спать. Всем спать».

Тёплый воздух волновал оконную занавеску. Впереди три месяца летних каникул!

- Пацаны, а кто читал Дубровского? – спросил Вадька, мой сосед и одноклассник.
- Читал на зимних каникулах, - соврал я.
- Про что там?
- Там… Дубровский ехал на коне лесом...  Ехал, ехал, смотрит, на темной еловой ветке сидит огромная синяя бабочка...
- Славча, умоляю, давай без лирики!
- Ну вот, едет Дубровский по сумеречному лесу, едет... и слышит, кто-то кричит: "Помогите! Помогите!" Свернул Дубровский на этот голос и выехал на кладбище, окутанное туманом. А там барышня в белом платье к кресту привязана веревкой.

Я взял паузу.
- Что дальше-то?! – почти хором спросили одиннадцать пионеров.
- Дубровский отвязал девушку от креста, взял на руки. Смотрит, а на кресте написано "Дубровский". Его дата рождения! И его дата смерти... прям, тот самый день. Барышня поцеловала Дубровского... ммм…­ в губы... и сказала: "Я твоя смерть, Дубровский!"
- Класс! – воскликнул Вадька. - Надо будет почитать.

 

3.

Как я не переживал, что все меньше и меньше становится непрочитанных страниц, дочитал роман до последней страницы.

От духоты майка прилипла к спине. «Не искупаться ли в бассейне?» - подумал я, когда передо мной возникла девушка белом.

Пионервожатых от воспитателей (студенток педагогического института) отличало наличие или отсутствие пионерского галстука. Эта, надо полагать, была воспитателем какого-нибудь отряда.

Ветер тронул листву. Выцветшая под солнцем асфальтированная дорожка покрылась черными кляксами. Дождь забарабанил по крыше беседки.

- Слава. – Представился я. – Из пятого отряда.

Она посмотрела на обложку «Чёрной стрелы» Стивенсона.

- Хочешь увидеть замок Мот?

- Не плохо бы. – Усмехнулся я.

Молния разорвала небо. Громыхнуло, словно пацаны взорвали банку с карбидом. Нас окружал двор средневекового замка.

- Помогай отворить, - сказала девушка, подойдя к двери каменного здания.

Со скрипом отворили. Внутри завывал ветер. Было зябко. Поднялись на второй этаж. В камине одной из комнат пылало бревно. Пахло свежескошенной травой, разбросанной по полу. У стен стояли доспехи с рыцарским оружием!

- Как вы это делаете?

Но больше интересовал вопрос: кто вы?

- Тс-с! – Она закрыла мне рот холодной ладонью.

Где-то говорили на нерусском языке.

 – Уходим! Не отставай! - Воспитатель скрылась в потайной двери за гобеленом. Я последовал за ней.

Стена слева была выложена из камня, а справа – из дерева. С низкого потолка к волосам липла паутина.  Воспитатель торопила. Скользкие ступени повели круто вниз, откуда доносился мышиный писк. Вот и тупик. Она поискала что-то в каменной кладке стены и дёрнула. Со скрипом открылся люк, мы оказались в тёмном лесу. Ступая вслед за девушкой, я споткнулся об валежник и матюгнулся.

- Простите, вырвалось.

На крепостной стене появился часовой с факелом.

- А вот теперь бежим, - скомандовала она, - надеюсь, ты умеешь плавать.

Спустившись с песчаного обрыва, мы вошли в тёплую реку. Долго плыл под водой. Вынырнув на поверхность, обнаружил рядом её лицо.

- Я уж думала, ты утонул. Видишь тот остров? Там заночуем, - девушка поплыла в указанную сторону.

Посередине острова стоял турник. Повис на нём. Подтянувшись, сделал подъем-переворот.

 «Вставай, вставай, форму одевай!» - трубил пионерский горн. Я проснулся.

Настало утро второго дня летних каникул. 

 

4.

После завтрака директор пионерлагеря сообщил о моём отъезде домой.

- Зачем? - Удивился я. – Не хочу!

Директор прослезился.

- Вот, кто любит пионерлагерь, вынужден уезжать. Не то, что некоторые нытики.

До слуха долетел шёпот между пионервожатыми: «У него мама умерла».

Я не хотел верить услышанному. Предчувствуя худшее, затаился.

Водитель «Жигулей» тоже затаился: чуть тронувшись, включил радио. Звучали песни, посвященные предстоящей Московской Олимпиаде, даже песня Высокого попалась, про утреннюю гимнастику.  Высадил он меня у дома бабы Насти и деда Васи. Дверь в квартиру не была закрыта на замок. Зеркало в коридоре занавешено. В гробу лежала баба Настя.

На поминках после похорон, мама сказала отцу, приехавшему из командировки, что если бы бабушка обратилась к врачу на полгода раньше, то, возможно жила бы еще. А так ушла молодой, в 59 лет.

Баба Настя любила меня разыгрывать. Раз пришла ко мне на день рождения с дедом Васей. Я тогда в первый класс ходил. Подарила югославский костюм, чем обрадовала маму, и две пачки пластилина, которые меня больше обрадовали.

- Сейчас с дедом видели, как во дворе продавали сестрёнок, - сказала баба Настя, пройдя к маме на кухню, - Хорошенькие! С толстыми косами - по пять рублей. Быстро разобрали. Осталось несколько с тоненькими косичками, за три рубля.

- И вы не купили? – спросил я, положив пластилин в неработающий холодильник, где хранились мои книги.

Из пластмассового Деда Мороза достал три рубля, и выскользнул за дверь. Двор оказался пуст. Дымилась куча осенних листьев. Никого.

Возвращаясь, вообразил, что за мной гонится Старый Бабай. На одном дыхании взмыл на второй этаж, захлопнул за собой дверь: «Чик-чик, я в домике!»

- Ты где? - Все уже сидели за столом.

- Хотел сестричку купить с тоненькой косичкой.

- Это он уж на двор сбегал! – рассмеялась бабушка.  - Ты свои три рубля побереги. Мама сама купит.

В тот же день, перед сном, попросил бабушку рассказать сказку.

- Ладно, солнышко! Но только одну. А то нам с дедом еще до дома идти.

Рассказала, как мы летом ездили в деревню. Как, собирая чернику, столкнулись с медвежонком и так заорали от страха, что перепуганный мишка пустился наутек. Как в печке испекли пирог с черникой и перед сном читали сказки. Как купались в речке и загорали на песчаном острове.

- Ну, все, спокойной ночи! - бабушка поцеловала меня и подошла к выключателю.

- А сказку? – спросил я.

- Я же только что рассказала.

- Нет, баб, это был рассказ.

- Славка, ну да чего же ты хитрюшкин!

Вспоминал бабушку и думал: «От чего она полгода назад не обратилась к врачу?»

 

5.

Я подтягивал спицы велосипедного колеса, когда подкатила Анька Балабанова на своём велике.

- Когда Стивенсона вернёшь? – спросил я, - Мне в библиотеке другую книгу не дадут, пока эту не верну.

- Можешь спрятать меня? Только ни о чём не спрашивай. Да или нет? – Спросила Анька.

- На даче сейчас никого нет», – предложил я вариант.

- Годится.

Мы мчали к Уралу. Горячий ветер обжигал лицо и руки, полуденное солнце давило на плечи.

- Да у вас тут царство Берендея! – восхищалась беглянка, когда из леса вырули к дачному домику на берегу реки.

Из сарая выкатил алюминиевую лодку, и переправились на «Необитаемый остров», где отпечатали свои следы посреди птичьих.

- Ну всё, спрятал.

Лежа, смотрели, как тают облака над рекой.

- А сейчас можешь сказать, от чего тебе нужно было спрятаться? – спросил я.
- Нет...– она немного помолчала, - позже. Впрочем, меня выдают замуж…

Я засмеялся.
- По-твоему, это смешно?

- За кого тебя могут выдать замуж?

- За лорда Шорби.

- Ясно. Вечером вернёшь «Чёрную стрелу».

- Слушай, от чего облака тают на рекой!

- Волшебное тут место.

- А что там делает турник?

Я своим глазам не поверил

Часть «Необитаемого острова» поросла ивняком и на границе с песчаной частью прятался турник. Как в моём сне.

- Я пошла плавать. -  Сказала Балабанова.

- Это не турник.

- Идешь?

- Это дверь в мир книг. Я читал об этом в книге «Путешествие не кончается».

- Хорошо. Кто последний пробежит под турником, тот съел дохлую кошку.

Я рванул с места, но Анька опередила.

По дну оврага журчал ручей. Прокаженный, зажав колокольчик рукой, шагал прямо на нас.

Одним прыжком выскочили обратно за турник на «Необитаемый остров».

- Что это было? – Балабанова, похоже, находилась в предобморочном состоянии. Да и я, словно получил солнечный удар.

На даче заварил чай. Нашел старое варенье.

- Что если прочитать страницу своего дневника, написанную полгода назад, и пройти сквозь волшебный турник?  Вдруг, окажусь в декабре 1979 года?  - Размышлял я вслух.

- Ты пишешь дневник?

- Бабе Насте кажу, чтобы срочно шла к врачу.

- А печенья или хлеба у вас нет?

- А? Нет. Мыши тогда заведутся.

 

6.

Раскрыл свой дневник на записи полугодичной давности.

Со школой надо завязывать! За пять лет писать-читать научился - достаточно, более не нуждаюсь в услугах школы!

С другой стороны, запущу занятия, не догоню. И пропаду.

 Мама возвращается с работы к трём, отец в командировке.

На будильнике - двадцать минут до начала первого урока.

Рисовать, рисовать и рисовать - с утра до вечера, без выходных и праздников!

Повернулся на другой бок и уснул.

 Вставать надо, когда выспался, а не когда проснулся. Поспали, пора и поесть.

Прошлёпал на кухню. Завтрак – гренки с чаем. Покойно, светло на душе.  За окном катается на коньках Анька Балабанова, дочка англичанки, из параллельного пятого «Б» класса. Ей во вторую смену.

Англичанка сейчас, поди, спрашивает: «Who is absent?»*, - хотя, нет, наши сейчас уже на математике сидят.

Я разместился на подоконнике с альбомом. Шариковая ручка зашуршала: Робинзон бредёт по песчаному берегу. Хотел нарисовать обломок корабля. Получилась девушка в мокром платье.

Ну, да, отошел от текста Дэфо.

За окном послышались удары шайбы о борт хоккейной коробки, голоса одноклассников, утром ходивших в школу. Настроение ухудшилось. Скоро придёт мама.

Надо в художке укрыться.

Во дворе столкнулся с Вадькой. В морозном воздухе ощущался запах шлака Никель Комбината.

- Славян, ты школу коротаешь? Завтра контрольная по математике, а к нам тётка приехала. Думал в подвале посидеть. Можно к тебе?

- Приходи.

- Ух! Значит, до завтра!

Вадька заскользил на ботинках к своему подъезду.

В художке рисовали гипсовую капитель. Удачно скомпоновал, но к третьему часу загрязнил рисунок и всё стёр. За окном почернело.

Брёл домой, загребая валенками снег. Звёздное небо чистое, словно вымытое.

Мелкий шкет с догом преградили путь.

- Пацан, гони деньги!

Пёс смотрел добрыми глазами, виляя хвостом. Я почесал под его слюнявой мордой и хотел послать шкета.

- Там, парнишки блатные, - действительно, в беседке темнели взрослые силуэты с огоньками сигарет. Шкет облазил мои карманы.  Достал рубль, выданный мамой на обед.

- Классная собака! - Сказал я.

На этом разошлись. Обидно, что вот так день заканчивается.

В подъезде у батареи грелись одноклассники, Вадька с Юречиком.

- О! Славян, давай к нам! Светка с Галкой обещали подойти.

- Некогда мне, - я тяжело поднялся на второй этаж.

- Короче, анекдот, - долетал голос Вадьки, - Петька просит носки у Чапая, чтобы на свидание с Анкой сходить, мол, свои грязные; а тот говорит: возьми Петь, вон, в углу стоят».

Юречик театрально закатился смехом.

«Ненавижу показной смех! Как же скверно на душе!»

Хлопнула подъездная дверь. Кто-то легко поднимался.

- О! Балабанова! Ты к нам? – Это голос Вадьки.

- К Славяну. Он заболел. – Это Анька!

- О, да, он умирает! – хихикнул Юречик.

- Матушка велела задание ему занести. Десять новых английских слов.

Я спустился на перилах.

- Ты? – синие глаза Балабановой блестели из-под рыжей челки и темных ресниц.

- Давай провожу.

- Хорошо, -  она взяла меня под руку.

- Мы чего-то пропустили? – спросил Юречик у Вадьки. Тот многозначительно подмигнул.

На улице снег искрился под фонарями.

- Видел, как ты утром каталась на катке. – Сказал я.

- Подглядывал?

- Рисовал на подоконнике.

Возникла пауза. Обычно говорят в такие минуты, что милиционер умер. Но отец Аньки – следователь.

Мы подошли к её подъезду.

- А я вчера читала «Шерлока Холмса» под одеялом с фонариком.

Балабанова засмеялась и скрылась за дверью, забыв передать домашнее задание.

 

На этом запись оканчивались.

Я переплыл на остров и прошел через турник.

 

7.

Прошлый декабрь был снежный, а здесь ноябрь какой-то дождливый. Все черно: небо, земля, дома, деревья, даже подошедший трамвай был чёрного цвета с запахом гари, слово из пожарища выбрался. Рядом стоял чёрный человек, словно, шахтёр после смены. Я спросил его: «Куда идёт этот номер?»

Шахтёр сделал угрожающие движение в мою сторону.

Тут зажегся свет в окне кафе. Вышла девушка в белом.  Чёрный человек попятился назад и исчез во тьме.

Девушка была «воспитателем» из моего сна. Я уселся за столик у окна. Она принесла бокал сливочного коктейля.

-  Я хотел спросить?

- Давай ты выпьешь коктейль.

Сделал глоток.

- М-мм! Это самый восхитительный напиток, какой когда-нибудь пил!

- Что хотел спросить?

- А? Я уже забыл.

- Допивай. Покажу твою мастерскую.

По деревянной лестнице поднялся на второй этаж вслед за девушкой.

Мастерская оказалась небольшой комнатой, чистой и светлой, с оком на уральские горы. В столе нашёл акварельные краски, кисти, бумагу. За книжным шкафом располагался кожаный диван.

- Иллюстрируй все, что хочешь. – Сказала воспитатель. – Ты ведь об этом мечтал?

Я принялся рассматривать книги в шкафу.

- Сделай приятное моей бабушке, начни с «Хозяйки медной горы».

- Бабушка?! – я вспомнил о чём хотел спросить.

- Хозяйка медной горы – моя бабушка.

В комнату постучали.  За дверью оказалась Балабанова с моим дневником в руках.

- Уважаемая внучка хозяйки медной горы, благодарим вас за гостеприимство! Но нам пора домой, пока родители не заволновались.

- Да, - сказал я, - нам пора.

Внучка хозяйки медной горы рассмеялась.

Мы стояли посреди нашего двора. В окнах домов зажигались огни.

 

Москва. 20 декабря 2020 года.