До сих пор до коричневого цвета жалко, что я постеснялась попросить остановить машину, когда мы ехали в Честерский аэропорт, в Англии... Там был такой необыкновенный авкварельный пейзаж (быстросменяющиеся пейзажи в окне машины...), благодаря туману.... Но я подумала - мы же в стране туманов! Да ещё осенью... у меня ещё три недели впереди... И вот они прошли, а тумана НИ РАЗУ не было.... С тех пор в дороге НИКОГДА ничего не откладываю на спросить/сделать потом... Немедленно всё надо выполнять... Второго случая может и не состояться....
из А.Воловик «Человечек на стене», 1968год:Как-то Димка забросил свой альбом, сказал, что устал рисовать всё время кружки, чашки и прочие натюрморты. В продолжение — История о великом труженике
В середине пятнадцатого века в крохотной деревушке неподалеку от Нюрнберга обитало семейство, насчитывающее восемнадцать детей! Чтобы их прокормить, отец, глава семьи, золотых дел мастер по профессии, работал почти по восемнадцать часов в сутки и брался за любые оплачиваемые поручения. Несмотря на вроде бы безнадежное положение, у двоих детей Альберта Дюрера-старшего была мечта. Оба хотели развивать свой талант в живописи, но прекрасно понимали, что у отца никогда не будет достаточно денег, чтобы послать хотя бы одного сына в Нюрнберг, учиться в Академии. После долгих ночных дискуссий в постели мальчики, наконец, пришли к соглашению. Они решили бросить монету. Проигравший отправится работать в ближайшие рудники, и своим заработком будет поддерживать брата во время его учебы в академии. Затем, когда победитель закончит учебу, он в течение четырех лет должен будет помогать другому брату, либо, продавая свои полотна, либо, если это будет необходимо, тоже трудясь на руднике.
Они подбросили монетку воскресным утром, после церковной службы. Альбрехт Дюрер выиграл и отправился в Нюрнберг. Альберт же спустился в опасные подземные шахты и в течение следующих четырех лет финансировал своего брата, чьи работы в академии имели колоссальный успех. Гравюры Альбрехта, его работы по дереву и живопись маслом были гораздо лучше, чем у большинства его учителей. После окончания Академии он стал получать значительные суммы от продажи своих картин.
Когда молодой художник вернулся в свою деревню, семья Дюреров устроила праздничный обед на лужайке в честь триумфального возвращения Альбрехта. После долгих вступительных слов, сопровождавшихся обилием музыки и смеха, Альбрехт поднялся со своего почетного места во главе стола и произнес благодарственную речь в честь любимого брата, чья жертва позволила ему осуществить свою мечту. В заключение он сказал:
— А теперь, Альберт, мой милый брат, — теперь твоя очередь. Ты можешь отправиться в Нюрнберг за своей мечтой, а я буду заботиться о тебе.
Все головы повернулись к дальнему концу стола, где сидел Альберт. По его бледному лицу струились слезы. Он качал низко опущенной головой, всхлипывал и повторял снова и снова:
— Нет… нет… нет…
Наконец Альберт встал и вытер слезы. Он обвел взглядом длинный стол, лица дорогих ему людей, а затем протянул к Альбрехту руки и тихо сказал:
— Нет, брат, я не могу отправиться в Нюрнберг. Для меня это уже слишком поздно. Посмотри… посмотри, что эти четыре года в рудниках сделали с моими руками! Кости на каждом моем пальце травмировались по несколько раз, и теперь я так страдаю от артрита, что даже не могу толком держать вилку в правой руке, не говоря уже о тонких линиях на пергаменте или мазках кисти. Нет, брат мой… для меня это уже не реально.
Прошло более четырехсот пятидесяти лет. Теперь сотни шедевров Альбрехта Дюрера — живописных полотен, карандашных и акварельных набросков, рисунков углем, резьбы по дереву и медных гравюр — украшают многие известные музеи мира. Но вполне возможно, что вы, как и большинство людей, знакомы лишь только с одной из работ Альбрехта Дюрера. И не просто знакомы — не исключено, что ее репродукция висит на стене в вашем доме или офисе.
Как-то раз, чтобы воздать честь Альберту за его великую жертву, Альбрехт Дюрер старательно нарисовал искалеченные руки своего брата со сложенными ладонями и тонкими пальцами, протянутыми к небу. Он назвал эту прекрасную картину просто «Руки», но многочисленные почитатели его таланта, по достоинству оценившие этот шедевр, переименовали картину. Отныне она известна как «Мольба».
Если кто-нибудь из вас видел хотя бы копию этой трогательной картины, всмотритесь в нее еще раз повнимательнее. Пусть она напомнит вам, если вы нуждаетесь в напоминании, что никто — никто — не может добиться успеха только своими силами…
Безбрежный диапазон творчества Гойи — от кровавых ужасов войны до сатирических портретов сильных мира сего — снискал ему мировую славу как самого могучего художественного таланта Испании ХVIII века.
Франсиско де Гойя (1746–1828) принадлежит к плеяде крупнейших европейских живописцев. Сын бедного позолотчика сделал блестящую карьеру, став первым придворным художником.
Уже в зрелые годы Гойя увлёкся графикой, запечатлев едва ли не самые мрачные образы, когда-либо возникавшие в человеческом мозгу. Оставаясь в безвестности при жизни художника, эти серии гравюр стали смелым шагом из XVIII века в современный мир.
Гойя родился в глухой деревушке Фуэндетодос близ Сарагосы, что в провинции Арагон. В школе он не без труда освоил навыки чтения и письма, но сельский учитель быстро приметил одарённость юного рисовальщика. После четырёхлетнего ученичества у местного художника 17-летний Гойя, вооружённый лишь талантом и безграничным честолюбием, отправился покорять Мадрид.
В то самое время, когда юный Гойя делал первые шаги в искусстве, в Европе начал утверждаться новый стиль — неоклассицизм. Самой благодатной почвой для него стала Франция, где философы из кружка Вольтера и Дидро пребывали в поисках нового общественного устройства, свободного от засилья погрязших в пороках монархии и церкви. Высшим идеалом служения отечеству, справедливости и высокой морали им представлялись античные республики Греции и Рима с их классически строгой симметрией форм в архитектуре и искусстве. Однако гению Гойи было тесно в узких рамках неоклассицизма.
С годами Гойя завоёвывал все большее признание и даже стал членом той самой Академии, которая отвергла его в юности. Обретая уверенность в своих силах, он все чаще ссорился с другими художниками, особенно с Байеу. Впрочем, теперь у него самого не было недостатка в заказах, первым из которых стал портрет премьер-министра Флоридабланка.
Наконец, в 1786 году Гойе было пожаловано звание придворного художника. Теперь он был так занят, что работал далеко за полночь, освещая холст свечами, прикреплёнными к полям шляпы. Художнику покровительствовали всесильные герцоги Осуна, и он, бывало, хвастал: «Я работаю только по рекомендации друзей или для самых высокопоставленных особ».
В 1789 г., когда французские монархи стали пленниками Революции, на испанский престол взошла новая королевская чета — Карл IV и Мария Луиза. В честь этого события Мадрид приготовил коронованным особам торжественную встречу с празднествами на всю ночь. Город был залит морем огней — на улицах горели 120 тысяч свечей, факелов и фонарей, народ плясал на площадях до самой зари. Однако этим ярким праздником ознаменовалось начало самой мрачной эпохи в истории Испании. Ленивый и туповатый король пребывал под каблуком супруги-интриганки, которая, не теряя времени, назначила своего любовника Мануэля Годоя первым министром, и вскоре вся троица стала ненавистной не только испанскому народу, но даже наследнику престола Фердинанду.
Тем не менее, новый король не замедлил обратить внимание на Гойю, назначив его художником Палаты и заказав свой парадный портрет. Готовое произведение так понравилось монарху, что, по словам самого Гойи, тот даже дружески приобнял его в знак особого расположения, и теперь будущее живописца было обеспечено. Однако в возрасте 46 лет Гойю внезапно поразил тяжкий и загадочный недуг, сопровождавшийся слепотой, параличом и едва ли не полным безумием. Оправившись от болезни, художник совершенно оглох. До конца жизни он слышал лишь неясный шум, и его постоянно одолевали страхи, что он не успеет свершить все задуманное.
После болезни в творчестве Гойи все явственнее начали проявляться мрачные, зловещие ноты и то, что сам он называл «фантазиями и выдумками». Изменился и стиль его живописи — манера письма стала более простой и «текучей», поскольку художник говорил: «Я не считаю волосков на голове случайного прохожего… Моей кисти нет нужды видеть больше, чем вижу я сам».
Глубокая личная трагедия не помешала мастеру обзавестись двумя новыми покровителями. Ими стали герцог и герцогиня Альба. Ослепительно красивая и энергичная герцогиня не жалела времени и сил на открытую вражду со своими высокородными соперницами — герцогиней Осуна и королевой Марией Луизой. Гойя стал частым гостем в доме Альба, а после смерти герцога в 1796 г. отправился с молодой вдовой в её андалузское поместье, и светские сплетники не замедлили объявить их любовниками. Во всяком случае, именно герцогиня Каэтана вдохновила мастера на создание двух его самых знаменитых и неоднозначных шедевров — «Махи одетой» и «Махи обнаженной». Гойя завершил их несколько лет спустя и тотчас предстал перед судом инквизиции, т. к обнажённая натура в испанском искусстве была запрещена. Лишь чудом ему удалось избежать тюрьмы и сохранить в тайне имя своей натурщицы.
Между тем увидела свет первая серия офортов мастера — «Капричос» («Капризы»), — подвергшая жестокому осмеянию человеческие слабости и предрассудки. Каждый лист серии полон мерзких тварей, ведьм и прочей нежити, порождённой богатой фантазией Гойи и той патриархальной культурой, к которой он когда-то принадлежал. Центральный лист — «Сон разума порождает чудовищ» -показывает тот страшный выморочный мир, который, как опасался Гойя, может поглотить человека, не внемлющего голосу разума, и превратить его в тупого кровожадного зверя.
Публикация серии «Капричос» не повредила репутации Гойи, и в 1799 г. он был назначен первым придворным художником. Год спустя ему был поручен самый важный и почётный заказ -групповой портрет «Семья короля Карла IV», на создание которого ушло около года. В нем во всем блеске и надменной тупости предстало правящее семейство Испании. Один критик даже сравнил коронованных особ с «семьей разбогатевшего на лотерее булочника». Раскол в этом благородном семействе не заставил себя ждать. Устроив заговор, наследник сверг родителей с престола и объявил себя союзником французского императора Наполеона.
Воспользовавшись случаем, Наполеон в 1808 г. вторгся в Испанию под предлогом оказания помощи обеим враждующим партиям и возвёл на трон своего брата Жозефа. Сотни жителей Мадрида подняли против французов восстание, которое было быстро и беспощадно подавлено. Несколько лет спустя Гойя увековечил эти кровавые события в полотнах «Восстание 2 мая 1808 года в Мадриде» и «Расстрел повстанцев в ночь на 3 мая 1808 года». Тем временем из его мастерской один за другим выходили листы новой графической серии «Бедствия войны», в которой показаны все ужасы кровавой борьбы между французскими оккупантами и испанскими партизанами. В этом лишённом героики мире властвует грубая сила, зверские пытки, смерть и голод. Единственное исключение составляет офорт «Какая смелость!», героиня которого, храбрая девушка Мария Августин, заменила у орудия погибших артиллеристов во время осады родного города Гойи Сарагосы. Эти не опубликованные при жизни мастера офорты по праву относятся к вершинам его творчества. Как гласит традиция, в них мастер поставил себе целью беспощадное обличение человеческого варварства. Фердинанд VII оставил Гойю на должности первого придворного художника, но почти не уделял ему внимания. Стремясь отойти от придворной суеты, Гойя поселился в небольшом домике близ Мадрида, впоследствии получившем название «Дом Глухого». К тому времени Хосефа умерла, и его уединение разделяла лишь загадочная красавица Леокадия Вайсc с дочерью Росарито. Художник любил девочку как родную, и многие подозревали, что так оно и было. Несмотря на болезнь и преклонный возраст, Гойя по-прежнему неистово работал, расписывая стены дома жуткими тревожными образами гротескных стариков, ведьм и безымянных кошмаров. Самая известная из этих «черных» росписей -«Сатурн, пожирающий своё дитя».
Вскоре после завершения «черных картин» Гойя решил покинуть Испанию, стонавшую под железной рукой Фердинанда VII. Многие либеральные друзья Гойи бежали из страны, и сам художник, несмотря на благосклонное отношение короля, тоже перебрался с новой семьёй в Бордо. Здесь он наконец обрёл желанный покой и независимость и вместе с Росарито целыми часами писал миниатюры. В 1828 г. его посетили внук и невестка, и Гойя писал, что даже немного приболел от избытка счастья. Несколько недель спустя великий живописец скончался в окружении родни.
здесь: истории взяты из книги А.Воловик «Человечек на стене».
продолжение следует…
До сих пор до коричневого цвета жалко, что я постеснялась попросить остановить машину, когда мы ехали в Честерский аэропорт, в Англии... Там был такой необыкновенный авкварельный пейзаж (быстросменяющиеся пейзажи в окне машины...), благодаря туману.... Но я подумала - мы же в стране туманов! Да ещё осенью... у меня ещё три недели впереди... И вот они прошли, а тумана НИ РАЗУ не было.... С тех пор в дороге НИКОГДА ничего не откладываю на спросить/сделать потом... Немедленно всё надо выполнять... Второго случая может и не состояться....
!
и эта история из книги А. Воловик " Человечек на стене», 1968 год. Папа и сын общаются…
Говрю ж, насекомые страшнее всех :-)))
история создания одного шедевра… (из той же книги)
продолжение следует.
Вот-вот! С натуры - главнее всего....
Странный заказ был у Леонардо)
заказчики — такие заказчики… Реклама, чё.
Очень интересно!
из А.Воловик «Человечек на стене», 1968год:Как-то Димка забросил свой альбом, сказал, что устал рисовать всё время кружки, чашки и прочие натюрморты. В продолжение — История о великом труженике
.
Большое спасибо! Очень интересно, читала не отрываясь:)
будет ещё. и не из книги тоже.
Очень интересно!
история следующая, с прологом и эпилогом =) (оттуда же)
но это ещё не конец.
Спасибо!
мне нравилась эта книга в детстве
да. эта книга и трехтомник «Мастера и Шедевры» И.Долгополова написаны художественно, богато иллюстрированы репродукциями, читаются легко. Храню их.
.
+++
полезные цитаты.
о том — КТО ТАКОЙ ХУДОЖНИК — я и сам учился именно по таким книжкам.
===========
поддерживаю пост
:)
В середине пятнадцатого века в крохотной деревушке неподалеку от Нюрнберга обитало семейство, насчитывающее восемнадцать детей! Чтобы их прокормить, отец, глава семьи, золотых дел мастер по профессии, работал почти по восемнадцать часов в сутки и брался за любые оплачиваемые поручения. Несмотря на вроде бы безнадежное положение, у двоих детей Альберта Дюрера-старшего была мечта. Оба хотели развивать свой талант в живописи, но прекрасно понимали, что у отца никогда не будет достаточно денег, чтобы послать хотя бы одного сына в Нюрнберг, учиться в Академии. После долгих ночных дискуссий в постели мальчики, наконец, пришли к соглашению. Они решили бросить монету. Проигравший отправится работать в ближайшие рудники, и своим заработком будет поддерживать брата во время его учебы в академии. Затем, когда победитель закончит учебу, он в течение четырех лет должен будет помогать другому брату, либо, продавая свои полотна, либо, если это будет необходимо, тоже трудясь на руднике.
Они подбросили монетку воскресным утром, после церковной службы. Альбрехт Дюрер выиграл и отправился в Нюрнберг. Альберт же спустился в опасные подземные шахты и в течение следующих четырех лет финансировал своего брата, чьи работы в академии имели колоссальный успех. Гравюры Альбрехта, его работы по дереву и живопись маслом были гораздо лучше, чем у большинства его учителей. После окончания Академии он стал получать значительные суммы от продажи своих картин.
Когда молодой художник вернулся в свою деревню, семья Дюреров устроила праздничный обед на лужайке в честь триумфального возвращения Альбрехта. После долгих вступительных слов, сопровождавшихся обилием музыки и смеха, Альбрехт поднялся со своего почетного места во главе стола и произнес благодарственную речь в честь любимого брата, чья жертва позволила ему осуществить свою мечту. В заключение он сказал:
— А теперь, Альберт, мой милый брат, — теперь твоя очередь. Ты можешь отправиться в Нюрнберг за своей мечтой, а я буду заботиться о тебе.
Все головы повернулись к дальнему концу стола, где сидел Альберт. По его бледному лицу струились слезы. Он качал низко опущенной головой, всхлипывал и повторял снова и снова:
— Нет… нет… нет…
Наконец Альберт встал и вытер слезы. Он обвел взглядом длинный стол, лица дорогих ему людей, а затем протянул к Альбрехту руки и тихо сказал:
— Нет, брат, я не могу отправиться в Нюрнберг. Для меня это уже слишком поздно. Посмотри… посмотри, что эти четыре года в рудниках сделали с моими руками! Кости на каждом моем пальце травмировались по несколько раз, и теперь я так страдаю от артрита, что даже не могу толком держать вилку в правой руке, не говоря уже о тонких линиях на пергаменте или мазках кисти. Нет, брат мой… для меня это уже не реально.
Прошло более четырехсот пятидесяти лет. Теперь сотни шедевров Альбрехта Дюрера — живописных полотен, карандашных и акварельных набросков, рисунков углем, резьбы по дереву и медных гравюр — украшают многие известные музеи мира. Но вполне возможно, что вы, как и большинство людей, знакомы лишь только с одной из работ Альбрехта Дюрера. И не просто знакомы — не исключено, что ее репродукция висит на стене в вашем доме или офисе.
Как-то раз, чтобы воздать честь Альберту за его великую жертву, Альбрехт Дюрер старательно нарисовал искалеченные руки своего брата со сложенными ладонями и тонкими пальцами, протянутыми к небу. Он назвал эту прекрасную картину просто «Руки», но многочисленные почитатели его таланта, по достоинству оценившие этот шедевр, переименовали картину. Отныне она известна как «Мольба».
Если кто-нибудь из вас видел хотя бы копию этой трогательной картины, всмотритесь в нее еще раз повнимательнее. Пусть она напомнит вам, если вы нуждаетесь в напоминании, что никто — никто — не может добиться успеха только своими силами…
©
с такой предысторией — картина уже смотрится совершенно иначе.
:)
тему — ещё раз
одобрЯммс
!!!
Врубель и демон. ©
Уже в «Царевне-Лебеди» (1900) звучит что-то тревожное — недаром это
была любимая картина Блока. В сгущающихся сумерках с багряной полосой
заката царевна уплывает во тьму и только в последний раз обернулась, чтобы
сделать свой странный, предостерегающий жест. Эта птица с ликом девы едва
ли станет послушной женой Гвидона, и благополучия не обещает её прощальный
взор. Она не похожа на Надежду Ивановну Забелу — совсем другое лицо, хотя
Забела и исполняла эту роль в «Сказке о царе Салтане».
Ничего внешне не переменилось в жизни Врубеля. Если и переменилось, то
к лучшему: он был счастлив в браке, жена его с огромным успехом выступала
на сцене мамонтовской Частной оперы, и его собственная репутация — по
крайней мере в художественных кругах — неуклонно росла. Вне всякой связи
обстоятельствами личной жизни, по-видимому, благоприятными, им овладевало
мрачное лихорадочное возбуждение, появлялись первые симптомы надвигавшейся
душевной болезни, и в этом состоянии, поначалу связанном не с упадком, а с
подъемом творческой энергии, Врубель возвращается к Демону, на этот раз
отдавшись ему всецело.
Бросая вызов толстовству, толстовской проповеди простого, смиренного
искусства, он сознательно хотел создать нечто патетическое и грандиозное,
способное потрясать. Но, кажется, полной отчетливости замысла у него не
было: Демон владел им больше, чем он Демоном. Он колебался — написать ли
Демона летящим или поверженным. Сначала остановился на первом: сохранился
большой неоконченный холст «Летящий Демон» (1899). Закрывая небосвод, дух
изгнанья парит на тускло-серебряных крыльях над пропастями и кручами земли.
Лицо дано крупно и более всего закончено: холодное, мрачное, неумолимое
лицо. Такой Демон, какой ныне рисовался воображению художника, летел
навстречу катастрофе, гибели: идея «поверженного» сама собой возникала.
Уже работая над «Поверженным», уже почти закончив его, художник временами
хотел вновь вернуться к «Летящему». Но «Поверженный» пересиливал. Снова и
снова переписывая лицо, Врубель хотел выразить гордую непобежденность
мятежного духа, даже и в падении. Но его Демон изнемог. В поединке с ним
изнемог и художник.
Работая над образом легендарного богоборца, Врубель сам стал живой
легендой. Известна и много раз пересказывалась драматическая история
создания этого монументального холста, вплоть до лихорадочного
переписывания лица Демона уже тогда, когда картина висела в выставочном
зале. «Были дни, что „Демон“ был очень страшен, и потом опять появлялись в
выражении лица Демона глубокая грусть и новая красота».[15] Но никто не
знает, какой вариант стал бы окончательным и мог удовлетворить его творца,
если бы приступ безумия не вырвал кисть из его рук. Может быть, именно в
этом мелькании, вихре, чередовании обликов и выражений, в этой многоликости
и бесконечной превращаемости и состояла сущность образа, которым художник
был одержим. Больше он к нему никогда не возвращался.
Как бы ни было, тот Демон, томящийся в ущелье, с деформированным
телом, мучительно искривленным ртом, дикими и бессильно грозящими глазами,
какого мы видим теперь в Государственной Третьяковской галерее, — только
одна из граней Демона, мнившегося Врубелю. И это не лучшая из его картин.
Она необычайно эффектна, и была еще эффектнее в момент её создания, когда
розовый венец сверкал, павлиньи перья мерцали и переливались (уже через
несколько лет ослепительные краски стали темнеть, жухнуть и теперь почти
почернели). Сама эта утрированная декоративная эффектность лишает живопись
подлинной глубины. В стремлении поразить, потрясти художник, уже утерявший
душевное равновесие, изменял своему «культу глубокой натуры» — и «Демон
поверженный» (1902), с чисто формальной стороны, более других картин
Врубеля написан в стиле модерна.
Но все же кажется кощунственным говорить о нем в формально-стилевых
терминах. Мы ведь не только знаем, но и чувствуем — «здесь человек сгорел».
намеренно не показываю картину — ибо почерневшая, а никакая репродукция не передаст драму автора… и его гений.
+
Франсиско де Гойя, обласканный и гонимый…
Безбрежный диапазон творчества Гойи — от кровавых ужасов войны до сатирических портретов сильных мира сего — снискал ему мировую славу как самого могучего художественного таланта Испании ХVIII века.
Франсиско де Гойя (1746–1828) принадлежит к плеяде крупнейших европейских живописцев. Сын бедного позолотчика сделал блестящую карьеру, став первым придворным художником.
Уже в зрелые годы Гойя увлёкся графикой, запечатлев едва ли не самые мрачные образы, когда-либо возникавшие в человеческом мозгу. Оставаясь в безвестности при жизни художника, эти серии гравюр стали смелым шагом из XVIII века в современный мир.
Гойя родился в глухой деревушке Фуэндетодос близ Сарагосы, что в провинции Арагон. В школе он не без труда освоил навыки чтения и письма, но сельский учитель быстро приметил одарённость юного рисовальщика. После четырёхлетнего ученичества у местного художника 17-летний Гойя, вооружённый лишь талантом и безграничным честолюбием, отправился покорять Мадрид.
В то самое время, когда юный Гойя делал первые шаги в искусстве, в Европе начал утверждаться новый стиль — неоклассицизм. Самой благодатной почвой для него стала Франция, где философы из кружка Вольтера и Дидро пребывали в поисках нового общественного устройства, свободного от засилья погрязших в пороках монархии и церкви. Высшим идеалом служения отечеству, справедливости и высокой морали им представлялись античные республики Греции и Рима с их классически строгой симметрией форм в архитектуре и искусстве. Однако гению Гойи было тесно в узких рамках неоклассицизма.
С годами Гойя завоёвывал все большее признание и даже стал членом той самой Академии, которая отвергла его в юности. Обретая уверенность в своих силах, он все чаще ссорился с другими художниками, особенно с Байеу. Впрочем, теперь у него самого не было недостатка в заказах, первым из которых стал портрет премьер-министра Флоридабланка.
Наконец, в 1786 году Гойе было пожаловано звание придворного художника. Теперь он был так занят, что работал далеко за полночь, освещая холст свечами, прикреплёнными к полям шляпы. Художнику покровительствовали всесильные герцоги Осуна, и он, бывало, хвастал: «Я работаю только по рекомендации друзей или для самых высокопоставленных особ».
В 1789 г., когда французские монархи стали пленниками Революции, на испанский престол взошла новая королевская чета — Карл IV и Мария Луиза. В честь этого события Мадрид приготовил коронованным особам торжественную встречу с празднествами на всю ночь. Город был залит морем огней — на улицах горели 120 тысяч свечей, факелов и фонарей, народ плясал на площадях до самой зари. Однако этим ярким праздником ознаменовалось начало самой мрачной эпохи в истории Испании. Ленивый и туповатый король пребывал под каблуком супруги-интриганки, которая, не теряя времени, назначила своего любовника Мануэля Годоя первым министром, и вскоре вся троица стала ненавистной не только испанскому народу, но даже наследнику престола Фердинанду.
Тем не менее, новый король не замедлил обратить внимание на Гойю, назначив его художником Палаты и заказав свой парадный портрет. Готовое произведение так понравилось монарху, что, по словам самого Гойи, тот даже дружески приобнял его в знак особого расположения, и теперь будущее живописца было обеспечено. Однако в возрасте 46 лет Гойю внезапно поразил тяжкий и загадочный недуг, сопровождавшийся слепотой, параличом и едва ли не полным безумием. Оправившись от болезни, художник совершенно оглох. До конца жизни он слышал лишь неясный шум, и его постоянно одолевали страхи, что он не успеет свершить все задуманное.
После болезни в творчестве Гойи все явственнее начали проявляться мрачные, зловещие ноты и то, что сам он называл «фантазиями и выдумками». Изменился и стиль его живописи — манера письма стала более простой и «текучей», поскольку художник говорил: «Я не считаю волосков на голове случайного прохожего… Моей кисти нет нужды видеть больше, чем вижу я сам».
Глубокая личная трагедия не помешала мастеру обзавестись двумя новыми покровителями. Ими стали герцог и герцогиня Альба. Ослепительно красивая и энергичная герцогиня не жалела времени и сил на открытую вражду со своими высокородными соперницами — герцогиней Осуна и королевой Марией Луизой. Гойя стал частым гостем в доме Альба, а после смерти герцога в 1796 г. отправился с молодой вдовой в её андалузское поместье, и светские сплетники не замедлили объявить их любовниками. Во всяком случае, именно герцогиня Каэтана вдохновила мастера на создание двух его самых знаменитых и неоднозначных шедевров — «Махи одетой» и «Махи обнаженной». Гойя завершил их несколько лет спустя и тотчас предстал перед судом инквизиции, т. к обнажённая натура в испанском искусстве была запрещена. Лишь чудом ему удалось избежать тюрьмы и сохранить в тайне имя своей натурщицы.
Между тем увидела свет первая серия офортов мастера — «Капричос» («Капризы»), — подвергшая жестокому осмеянию человеческие слабости и предрассудки. Каждый лист серии полон мерзких тварей, ведьм и прочей нежити, порождённой богатой фантазией Гойи и той патриархальной культурой, к которой он когда-то принадлежал. Центральный лист — «Сон разума порождает чудовищ» -показывает тот страшный выморочный мир, который, как опасался Гойя, может поглотить человека, не внемлющего голосу разума, и превратить его в тупого кровожадного зверя.
Публикация серии «Капричос» не повредила репутации Гойи, и в 1799 г. он был назначен первым придворным художником. Год спустя ему был поручен самый важный и почётный заказ -групповой портрет «Семья короля Карла IV», на создание которого ушло около года. В нем во всем блеске и надменной тупости предстало правящее семейство Испании. Один критик даже сравнил коронованных особ с «семьей разбогатевшего на лотерее булочника». Раскол в этом благородном семействе не заставил себя ждать. Устроив заговор, наследник сверг родителей с престола и объявил себя союзником французского императора Наполеона.
Воспользовавшись случаем, Наполеон в 1808 г. вторгся в Испанию под предлогом оказания помощи обеим враждующим партиям и возвёл на трон своего брата Жозефа. Сотни жителей Мадрида подняли против французов восстание, которое было быстро и беспощадно подавлено. Несколько лет спустя Гойя увековечил эти кровавые события в полотнах «Восстание 2 мая 1808 года в Мадриде» и «Расстрел повстанцев в ночь на 3 мая 1808 года». Тем временем из его мастерской один за другим выходили листы новой графической серии «Бедствия войны», в которой показаны все ужасы кровавой борьбы между французскими оккупантами и испанскими партизанами. В этом лишённом героики мире властвует грубая сила, зверские пытки, смерть и голод. Единственное исключение составляет офорт «Какая смелость!», героиня которого, храбрая девушка Мария Августин, заменила у орудия погибших артиллеристов во время осады родного города Гойи Сарагосы. Эти не опубликованные при жизни мастера офорты по праву относятся к вершинам его творчества. Как гласит традиция, в них мастер поставил себе целью беспощадное обличение человеческого варварства. Фердинанд VII оставил Гойю на должности первого придворного художника, но почти не уделял ему внимания. Стремясь отойти от придворной суеты, Гойя поселился в небольшом домике близ Мадрида, впоследствии получившем название «Дом Глухого». К тому времени Хосефа умерла, и его уединение разделяла лишь загадочная красавица Леокадия Вайсc с дочерью Росарито. Художник любил девочку как родную, и многие подозревали, что так оно и было. Несмотря на болезнь и преклонный возраст, Гойя по-прежнему неистово работал, расписывая стены дома жуткими тревожными образами гротескных стариков, ведьм и безымянных кошмаров. Самая известная из этих «черных» росписей -«Сатурн, пожирающий своё дитя».
Вскоре после завершения «черных картин» Гойя решил покинуть Испанию, стонавшую под железной рукой Фердинанда VII. Многие либеральные друзья Гойи бежали из страны, и сам художник, несмотря на благосклонное отношение короля, тоже перебрался с новой семьёй в Бордо. Здесь он наконец обрёл желанный покой и независимость и вместе с Росарито целыми часами писал миниатюры. В 1828 г. его посетили внук и невестка, и Гойя писал, что даже немного приболел от избытка счастья. Несколько недель спустя великий живописец скончался в окружении родни.
©
+
повторно? =)
!!!!!!
Спасибо!!!!