Детские рисунки 20. Натюрморты, 10-11 класс
На заглавной иллюстрации к этому посту фотографии моих педагогов в это время - Виталия Степановича и Раисы Львовны Барановых, о которых далее пойдет речь, и моя фотография для выпускного альбома на фоне картины В.С. Баранова - пейзажем с видом на Молитовский мост в середине 1990-х годов. Эта картина выбрана неслучайно, и она одна из моих самых любимых, так как вызывает неизменное чувство ностальгии по родным местам, связанным с детством: по Окскому съезду через Молитовский мост я почти постоянно поднимался и спускался во время поездок на трамвае в изостудию (а в студенческие годы на автобусах - в университет). На горизонте в дымке заречная часть города - как раз где жила семья этих замечательных художников. Склон, который вы видите на первом плане - в настоящее время уже деталь давно ушедшего прошлого - его уничтожили, сравняв с землей во время расширения дороги для автомобилей. Нет уже того места, где мой товарищ детства ночевал в палатке, страдая от несчастной любви, пока его оттуда не выселил гражданин без другого определенного места жительства. Да, и личного автотранспорта на мосту на картине немного - не то, что сейчас, когда каждая семья полагает своим долгом задушить автодороги и атмосферу двумя-тремя машинами на семью. Но я отвлекся, самое время продолжить оставленное в предыдущих записях повествование.
После окончания 9-го класса в школе № 101 с углубленным изучением отдельных предметов мне пришлось перейти на обучение в старших классах в школу № 60, которая находится на второй от дома остановке метро. Пару раз после начала учебы в сентябре я был на занятиях в изостудии, но вскоре понял, что занятия, приносящие стресс и вызывающие страх и нервное напряжение, - можно и даже нужно прогуливать. Что я частенько практиковал в школе, сбегая с уроков, а занятия в изостудии так и вовсе бросил.
Стоило ли бросать рисовать вообще? Ответ на этот вопрос мы узнали еще в прошлой части повествования, когда опытным путем я выяснил, что не рисовать у меня не получалось. Так или иначе что-то неизменно заставляло браться за карандаш и воплощать какие-то идеи, делать наброски и зарисовки действительности. Однако факт того, что в моем образовании имелись существенные пробелы по части техники, навыков и умений, был очевиден, и я этого не отрицал. Поэтому когда мама предложила мне индивидуальные занятия на дому у художников Барановых, я тут же согласился, хотя на тот момент знал их не близко.
Наша семья познакомилась с Виталием Степановичем и Раисой Львовной через их дочь Машу, которая училась в школе у моей бабушки, Людмилы Михайловны. Маша, вероятнее всего пошла бы по стопам родителей, так как прекрасно рисовала, но погибла в возрасте четырнадцати лет из-за трагической случайности. Семья, лишившаяся единственно ребенка, осиротела, но не сдалась: Виталий Степанович и Раиса Львовна долгое время преподавали, как в студиях, так и индивидуально, наверняка их помнит не одно поколение учеников, с которыми у меня, к сожалению, в настоящее время нет связи. Кроме того и Виталий Степанович, и Раиса Львовна продолжали писать. О них и их творчестве, я надеюсь, мы еще поговорим отдельно.
Взяться за краски и кисточки было несколько болезненно из-за воспоминаний об изостудии и жесткой критике, поэтому, наверное, примерно один осенний месяц я рисовал какие-то свои постановочные натюрморты, чтобы было что показать моим новым педагогам в качестве имеющегося начального уровня. Думаю, то, что у меня тогда получилось, не стоит кому-либо показывать - хуже всего не нарушенные пропорции, а цвета, в которых черная акварель (или ее аналог в виде темно-коричневого) буквально душили остальные цвета: на рисунках присутствовала бутылка черного стекла и грозди черноплодной и красной рябины. Позже мне стало понятно, что оттенки и переходы цвета, которые выходят из-под кисточки, напрямую зависят от моего душевного состояния - если что-то тревожит, отвлекает, - никогда не выйдет достойного рисунка. Если раньше я предварительно пытался успокоить себя и привести в состояние душевной гармонии с помощью музыки и самоизоляции, то сейчас наоборот, моменты сосредоточения над работой помогают успокоиться и отвлечься.
Но вот пришло время первого просмотра, на котором меня никто не ругал и не критиковал. А затем я стал ходить к своим новым педагогам домой - в десяти минут от своего дома - по вечерам, чтобы спокойно и методично рисовать натюрморты. Начали, конечно, с карандаша. В постановочном натюрморте была и сухая ветка, которую я много раз рисовал во время летних заданий изостудии, гладкий кувшин и свежий лимон.
Впрочем, долго рисовать карандашом я никогда не любил, это правда. Быстрота карандашного наброска в несколько штрихов или беглая импульсивная штриховка местами - вот что всегда захватывало мое воображение. Да и первый блин, как известно, не всегда выходит сладким.
Но меня никто не ругал. По вечерам я приходил пару часов порисовать натюрморт, при этом Раиса Львовна не мешала мне, иногда давала советы до начала занятия или уже после, Виталий Степанович все это время был в мастерской и приходил только существенно позже, да и его критики я тогда очень боялся. После рисунка Раиса Львовна приглашала меня выпить кофе с лимоном, именно этот напиток стал своего рода традицией, как и постные хлебцы к кофе. Художники жили скромно и небогато, хотя должен сказать, что Раиса Львовна была прекрасной хозяйкой, всегда поддерживавшей образцовый порядок в доме. А как она готовила тонкие соленые совершенно не жирные блины! Еще именно ее авторству принадлежит самый вкусный винегрет, что я когда-либо пробовал.
После того как мучительный натюрморт карандашом был, наконец, закончен, было решено заняться цветом. Меня ждал подготовленный Раисой Львовной планшет с натянутым и прикрепленным листом для акварели. Для начала меня ждал небольшой формат и садовые перцы, которые я рисовал уже не без удовольствия:
Два перца - зеленый и красный лежали на плотной советского производства папке формата А4, и я остался доволен своим результатом. Поэтому было решено закрепить успех, перейдя к формату и натюрморту побольше и посерьезнее.
Какие-то части натюрморта получились у меня быстро, с налёту, а вот с некоторыми я очень боялся - последний подобный натюрморт в изостудии закончился процедурой смытия лишней краски под краном под удивительные возгласы других студийцев - ведь действительно неплохо начав работать, но потом потеряв интерес, я "перезабил" цветом, красками и тоном лёгкую акварель. Помню, что наибольшую трудность у меня вызывали узоры на драпировке, рисунок на чайнике и красные прожилки свежего яблока (которое к концу моей работы несколько потеряло свою свежесть, увы). С работой над ними мне помогла Раиса Львовна - до этого я и не представлял, как вообще можно изобразить на листе что-то подобное.
Следующий, если можно так сказать, по-настоящему изысканный натюрморт я рисовал несколько раз, и хотя последний рисунок и вышел чем-то лучше предыдущих, трудно сказать, что я остался доволен собой. Как бы то ни было, свой первый подход к его натуре я начал с фрагмента.
Должен сказать, что время этих занятий было для меня непростым даже не столько из-за неудачного опыта в изостудии, сколько новой обстановки в школе, когда эйфория первых новых знакомств вновь привела к привычному отчуждению со стороны общества моих сверстников - я не потреблял с ними алкоголь, не развлекался, да и вообще был довольно странным типом. Хотя открытой неприязни не было, все мои одноклассники - прекрасные люди, и я их до сих пор люблю и уважаю, чувство одиночества никуда не делось, к которому прибавилось возросшее и окрепшее чувство несчастной любви, которое непросто было выразить или сублимировать. Крайне непросто, когда в свободные минуты ты можешь думать только о том, что хотел бы увидеть человека, чей сказочный лучезарный образ родился у тебя в сознании на основе одной-двух случайных встреч. Сидя в одиночестве перед натюрмортом я рисовал на запястье имя объекта своей влюбленности, а потом переходил к драпировкам.
Компанию мне составлял белый с рыжими пятнами кот Тихон, который молчаливо наблюдал за моими действиями с соседнего стула, важно повернув грациозную голову. Посмотри, в нем есть что-то от египетских изображений кошек, - много раз отмечала сама Раиса Львовна, и я с ней безусловно соглашался. Но когда я обращался к Тихону он совершенно не высокомерно отвечал басистым "мяу" и поворачивал ко мне большую голову, жмуря глаза от удовольствия общения с другим культурным человеком. Несмотря на то, что он был очень добрым и ласковым котом, который с радостью отвечал на все мои попытки общения, было в нем что-то, если можно так сказать, дворянское - он никогда не напрашивался и не навязывался сам, не кричал, стараясь привлечь к себе внимание. Он был полноправным участником моих занятий.
Занятия у Раисы Львовны и Виталия Степановича стали для меня своего рода душевной терапией, общением, в котором я так остро нуждался. Доброжелательным вниманием и помощью со стороны тех, кто меня не ругал, не возмущался, но спокойно оценивал то, что есть, давал советы, поддерживал и обсуждал. Многие люди приходят к религии после личной потери, так было и с Раисой Львовной, но когда мы обсуждали вместе какой-нибудь религиозный сюжет, или она рассказывала случай из жития какого-нибудь святого, это были моменты душевного покоя и тихой радости, она учила меня не тому, как надо верить, а чему можно научиться из подобных сюжетов, как самому стать лучше. Мне как человеку крайне нервному, беспокойному и импульсивному общение с такими тихими, спокойными и душевно гармоничными людьми было невероятным наслаждением и радостью. Они никогда не ставили себя выше тебя, и все равно ты чувствовал какую-то невероятную душевную силу, исходящую от них. Свои впечатления от этих встреч, занятий и общения я до сих пор храню в памяти как нечто совершенно особенное и драгоценное.
Это датировка, проставленная на крае листа последнего натюрморта. Весной 2005 года началась подготовка к экзаменам - как заключительным, так и вступительным. Однако с Раисой Львовной и Виталием Степановичем мы виделись еще несколько раз, после того, как я снова начал рисовать в середине первого курса, то даже приносил какие-то свои работы на просмотр, и опять же получал важные советы, которые впоследствии использовал.
По странному стечению обстоятельств вот уже второй раз в моей жизни получилось так, что мои педагоги, которые должны были заниматься по сути лишь вопросами моего освоения техники рисунка, на самом-то деле учили меня не столько этим прикладным навыкам, сколько чему-то большему, хочется верить, что в своей жизни, в общении, в преподавании мне удается использовать хотя бы немногое из этого.
Надеюсь рассказать вам об этих прекрасных людях - моих педагогах - подробнее в ближайшее время.
