Часть четвертая. ОДЕРЖИМОСТЬ.
ЗАЩИТА ЖУРАВЛЁВА.
Орск. 1980 год.
У деда Васи есть младший брат. Практичный человек. Если не использовать обидного слова – барыга. Но и на старуху есть проруха, сдал комнату художнику. А тот соблазнил его старшую дочь. Пришлось отдать за бессребреника. В кинотеатре афиши рисует.
Раз брат деда за праздничным столом задаёт вопрос: «Зачем поощряете Лёню к рисованию?» Дед Вася и не знает, что ответить. Отец вовсе головой одобрительно кивает. Нависает угроза мечте. Леонид берёт слово. Рассказывает про иллюстратора Ореста Верейского. Заказали этому Оресту оформить роман «Тихий дон» Шолохова. Оплатили жизнь на два года вперед. Послали в командировку на Дон, изучать типажи и быт героев книги. Получил Орест за работу гонорар. Потом премию. А когда фильм снимали, то ещё отвалили деньжищ. Квартира, мастерская, дача уже были у Верейского. За другие романы.
Улыбается брат деда золотыми зубами. Не верит отроку.
Достает Лёня журнал «Юный художник», вот, почитайте. Знает, что брат деда не читает книг. Зато отец взял. Листает и в сторону откладывает.
– Как ты станешь таким иллюстратором? – спрашивает брат деда, – у тебя что талант или, может, просто способность?
Леонид другой журнал достаёт. Даже подчеркнул слова Репина: «Если много рисовать, обязательно добьёшься успеха».
– А вы вместо этого в школу заставляете ходить.
Отбился. Немного блефовал, поскольку сильно дофантазировал прочитанное. Поверил и других убедил.
КТО ОТСУТСТВУЕТ?
Орск. 1980 год.
Полчаса до первого урока. Отец в командировке. Мама на работе. Журавлёв под одеялом слушает мысли.
«Со школой надо завязывать, – призывает душа, – писать-читать-считать научился – харэ!
Ум вставляет свой пятачок: «Пропадешь. Доучись хотя бы до восьмого класса. Там и в художественное училище…».
«Вставать надо, когда выспался, а не когда проснулся», - зевает плоть.
Журавлёв принимает решение повернуться на другой бок и спать до рассвета. В декабре светает поздно.
Проснувшись, шлёпает до кухни. Подкрепиться. На завтрак гренки с чаем. Покойно, светло на душе. Ум молчит.
За окном на хоккейной площадке катается Анька Бернадская. Ей во вторую смену. Дочь учительницы английского языка. Белла Иосифовна сейчас, поди, спрашивает: «Who is absent? Интересуется, значит, – кто отсутствует?»
Журавлёв усаживается на подоконник с блокнотом и шариковой ручкой. Рисует Робинзона Крузо, нашедшего девушку на берегу моря. А чего бы и правда не найти?
За окном слышатся удары шайбы о борт, голоса одноклассников, утром ходивших в школу. Настроение ухудшается. Скоро придёт мама с работы. И так отцу отписала, что скатился до двоек. Пора в художку.
Сегодня рисунок. Штудируют гипсовую голову. Журавлёв разводит грязь на листе. Иллюстратору не нужно рисования с натуры. Главное, воображение!
Бредёт домой, загребая валенками снег. Небо чистое, звёздное, словно протёрто.
«Стану иллюстрировать Дефо, Стивенсона...», – мечтает душа.
Мелкий шкет с догом преграждают путь. Гоп-стоп.
– Пацан, гони деньги!
«…Пушкина и сэра Вальтера Скотта конечно».
– Там, парнишки блатные.
В беседке темнеют взрослые силуэты с огоньками сигарет. Шкет шарит по его карманам. Находит железный рубль. Мама ежедневно выдаёт на обед.
Журавлёв чешет под мордой пса.
«Собаку погладил за рубль. Чего роптать?» – подсказывает ум.
В подъезде у батареи греются одноклассники.
– О! Лёньчик, давай к нам!
– Некогда, – Лёня тяжело поднимается на свой этаж.
– Короче, анекдот, – долетает голос одноклассника, – Ёжик слезает с кактуса и вздыхает: как обманчива природа!
Другой закатывается от смеха.
Хлопает подъездная дверь. Кто-то поднимается.
– О! Бернадская! Ты к нам?
– К Журавлёву. Он заболел. Матушка велела занести десять новых английских слов.
Лёня спускается на перилах.
– Ты? – глаза Бернадской блестят.
– Провожу?
Она берёт его под руку. Уходят.
– Мы чего-то пропустили? – спрашивает одноклассник товарища. Тот многозначительно подмигивает.
Снег искрится под уличными фонарями.
– Видел, как ты утром каталась на конках.
– Подглядывал?
– Иллюстрировал Дефо на подоконнике.
Подходят к её подъезду. Анна целует в щёку Журавлёва. Смеётся и скрывается за дверью, забыв передать десять новых английских слов.
«УНИКУМ»
Москва. 1990.
После института Журавлёв заезжает к Брусникину, спросить - нет ли подработки. Но грустные дела в контрразведке. Брусникин уволился из Конторы. В торговой фирме проводит шмотки через таможню.
Лёня бредёт по бульвару мимо «Союзпечати». Этюдник на плече.
Из окна выглядывает лохматая башка.
– Художник? А ну заходи.
– Мне нужны славные иллюстраторы, – говорит, как джентльмен, набирающий команду эсквайров.
– Леонид Журавлёв. Иллюстратор.
– Владимир Голубихин. Издательство «УНИКУМ».
Жмут руки.
– Выбери из списка книгу, – тут же добавляет, – «Три мушкетера», «Айвенго» и «Остов сокровищ» уже заняты.
В глаза бросается «Черная стрела» Стивенсона. Больше ничего и не надо.
– Принесёшь тестовую иллюстрацию. Обсудим аванс.
Добро пожаловать на борт «Уникума»!
МЕТОД
Москва. 1990.
– Ну, расскажи, как ты умудряешься так быстро и сносно рисовать иллюстрации.
Журавлёв с Викой обедают в столовой.
– Сносно?
– Не придирайся к словам. Хорошие. Порой отличные.
Журавлёв задумывается.
– Только не надо втирать про Руахэль.
– Тебе не буду.
– Ну и …
– Вначале много думаю. Могу неделю лежать на диване. Хорошо, если вокруг никого нет. Когда все придумано, остается сесть и нарисовать. Как говорил Врубель: «Вначале чертеж, потом покраска».
– Компот будешь?
– Что?
– Пить хочется. Ты свой компот будешь пить.
– Возьми. Я ещё принесу.
