Казалось, за минувшие годы Декад забыл ужас, сковывавший его при одной лишь мысли об обряде совершеннолетия. Но нет, ничего не забылось, и тот ужас - первобытный, глубинный, неконтролируемый, что сжимал его сердце в детские годы и, как оказалось, всё это время жил в нём, вновь обрушился волной всесокрушающего цунами, затопляя сознание паникой и отчаянием. И рядом не было никого из родни, никого, кто мог бы усмирить боль, рвущую его тело на куски, и отереть кровь из открывшихся ран. Никого, способного утолить пробудившуюся в нём жажду, непомерную, звериную жажду крови и плоти. Никого, чтобы восхититься роскошными перьями...
"Он будет прекрасен", - в один голос утверждали сородичи в дни его детства.
"Я буду чудовищем", - с болезненной убеждённостью думал он сам.
Декад панически боялся того момента, когда, подчиняясь течению безжалостного времени и велению своей собственной природы, он шагнёт на рубеж совершеннолетия. Он знал, что с этого мига всё безвозвратно изменится. Он не сможет жить избранной им самим жизнью, за годы ставшей такой привычной; не сможет служить тому, кто заслужил его бесконечную преданность, кого он горд и счастлив называть своим господином. Смерть, поджидающая у порога взросления каждого из его народа, казалась ему наивысшей милостью. Только бы не видеть отвращения и презрения в глазах того, кого так искренне и самозабвенно, всеми силами своей души любил, кому так страстно мечтал служить.
Лучше умереть, чем позволить ему увидеть... Это. Чем быть чудовищем, омерзительным, ужасным монстром, скрывающимся под светлой маской. Взор застила пелена кровавых слёз; чудовищная боль, ломающая тело и придающая ему новую форму, как резец - глыбе драгоценного мрамора, сводила с ума. Это конец.
- Не смотри на меня!